Девушка поднялась на ноги и привесила обратно за спину самодельные ножны. Их вес словно увеличился втрое и оборвал узкие плечи, портя осанку и серьёзность момента. Был ли то вес металла или новой, неосознаваемой доселе ответственности и злого расчёта…. Каринка предпочла не разбираться с внутренним миром прямо сейчас, когда мир внешний норовил разобраться с ней. Ей не было даже страшно, и это пугало значительно больше темноты, высоты и предположительного конца света.
— Времени мало.
Кирх осторожно взял её за руку, придерживая дополнительно под спину второй рукой, беспокоясь, что от веса оружия хрупкая девушка просто надорвётся или скорее надломится. Каринаррия ничего не оставалось, как улыбнуться в темноту и спокойно идти вперёд, полагаясь на собственную память и определённый здравый расчёт строителей не ставших делать посреди лестницы дополнительные дырки или решётки. Рокирх шёл рядом очень уверенно и плавно, больше беспокоясь о состоянии измученной физической нагрузкой ведуньи, чем о возможности провалиться в пропасть. Он был тёплым, девушка даже пригрелась и отстранённо отметила, что идти так ей очень комфортно и почти приятно. Приятно полностью было бы всё же без меча за своей спиной и клинка на бедре спутника, что при ходьбе задевал и её. Двадцать пять шагов закончились непростительно быстро. Каринка постаралась взять себя в руки, но ободряюще топать ногой по старой привычке не стала, боясь попасть по спутнику.
— Дальше я пойду одна, — голос получился капризный, немного писклявый и противный даже самой девушке, но лучшего ничего не получалось из-за волнения; Кирх промолчал и убрал руки. — Эта площадка самая крупная на всю лестницу, тут двадцать пять на десять шагов. За ней будет провал и тонкая дорожка. Не идите за мной.
— Вы полагаете, так будет безопаснее для меня? — предельно вежливо выразил скептицизм вурлок.
Его тон и эта показательная вежливость вышколенного аристократа, привыкшего с почтительными извинениями загонять сопернику под рёбра отравленный клинок, которыми всё детство искренне восхищалась юная Корсач, считая образцом хорошего тона, неожиданно совершенно вывели из себя. Она предполагала и всеми силами настраивала себя на то, что идёт на верную смерть в преддверье конца света, а её спутник позволяет себе такое возмутительное спокойствие, словно они выбирают место для чаепития.
— Не-е-ет, — Каринка повернулась к правителю, но могла видеть лишь темноту, подбородок её подрагивал от подступающих слёз (плакать не получалось даже от стыда и жалости). — Это совсем не безопасне-е-е. Это очень, очень подло с моей стороны. Это отвратительно. Но Охотник…
Тут голос её окончательно сорвался от одного упоминания коварного порожденья, чьё приближение ощущалось в затхлом, пропитанном пылью и спорами воздухе. Она не могла поклясться, что ощущает страх перед Охотником, просто не могла допустить, чтобы он добрался до неё. Этот расчёт боролся в её душе с представлениями о чести, и их сеча входила в кульминационный момент, когда отбрасывают приличия и переходят на рукопашный.
— М-может, Вам папин меч оставить? — залепетала Каринка, готовая сама убиться от беспомощности и собственной подлости. — Он хороший, рунный! Почти волшебный…
— Госпожа Корсач, — укоризненно проговорил вурлок, настойчиво подавляя совершенно неоправданный, по мнению Каринки, смех в голосе, — что мне толку от Вашего оружия? Я разве повелеваю рунами? А меч и вправду лучше оставьте, а то уже всё платье со спины изрезали. Выглядит совершенно несолидно. Что о Вас подумают Тваритель и Охотник?
— Они не думают, они чуют, — девушка потупилась, ощущая себя очень глупой и невольно ощупывая поясницу и подол, где действительно оказалось несколько тканевых лоскутов. — Не издевайтесь, пожалуйста. Охотник силён тем, что повелевает душами людей, внушает им очень многое, даже меняет по своей прихоти.
— Не забывайте, — голос сурового вурлока сохранял игривый тон, возвращая в глубине свою привычную отрешённую холодность, — что я — ничтожный тадо, монстр без души, и Охотнику такое существо не подвластно. К тому же, тадо прекрасно видят в темноте.
В этом месте девушка залилась густой краской, тихо радуясь, что предусмотрительно не избавилась от штанов (порезы на платье открывали б не самый приличествующий вид), и прослушала напрочь другие слова непривычно оптимистичного Кирха. Мужчина действительно видел в темноте, потому что приглушённо хмыкнул, снимая измочаленные ножны родового меча Коршунов со спины их наследницы, вызывая новую волну смущения.
— Не сдавайтесь раньше времени.
— Кажется, я только тем и занимают, что сдаюсь, — прошептала девушка, слепо направляясь к предположительному подъёму на новую лестницу.
Ей казалось, что сам факт подчинения судьбе и наличия стечений внешних обстоятельств в жизни человека, говорит о его слабости и бесхарактерности в отношении к самому себе, в то время как прямая обязанность полноценной личности заключалась в предусмотрительности и расчёте. Оставлять же Рокирха, как временную преграду для Охотника, она совсем не рассчитывала, покидая пыточную.
— Нельзя спасти всех, — донеслось вслед как своеобразное напутствие смертника своему палачу.
На какое-то мгновение Каринаррии показалось, что в темноте говорит истощённый упрямый тринадцатилетний мальчишка, что ещё недавно был отъявленным хулиганом и беззаботным озорником, а теперь покрылся непробиваемой коркой серьёзности и ответственности, слишком несвоевременной и от того уродливой. Девушка расстроено шмыгнула носом: образ симпатичного слегка взъерошенного подростка с блестящими глазами и лукавой усмешкой растворился сероватой дымкой.